Гончие поднимались на ноги, заносили для броска булавы. Кудесник же, не замечая никого, метался над пропастью, глотая рывками воздух и не веря в кошмар трагедии. Он не мог внятно думать, не мог слышать. Перед глазами пошатывался на краю обрыва Тами, исчезал в сизой мгле отрывком видения.

Злата воинственно вела за собой деревянных чудовищ на слуг града. Облик её менялся пугающе: пальцы удлинялись эфемерными спицами синевы, волосы ползли лиановыми тенями вдоль тела, следы обугливались на земле в пепел. Зелёные глаза помутнели болотной трясиной, утягивая в беспамятство взволнованные взгляды казмеровских ищеек. Гончие, схватившись за обереги али, пятились от её шагов, по которым рычащей ратью наступали многоликие. Один из воинов в ужасе вскрикнул, пустился бежать без оглядки. Звучали охрипшие приказы: «Бей!», но гончие обмерли гравюрой смирения. Казалось, ярость девочки сметает защитные заслоны сумеречной дымки, все невидимые щиты али. Но вот Злата пошатнулась, прижимая ледяную ладонь к пылающему лбу, ступила в сторону в поиске опоры – и рухнула без сил. Чёрные сгустки теней расползались в трещины каменистой почвы, покидая измученное тело девочки свирепыми призраками. Многоликие взвыли над Златой, оскалились стражами. Предвестником бури раскатисто прокричал ворон. Земля вздрогнула и начала прорастать шиповой лозой.

Клюв опередил пламенную волну удара булавы – поднял Злату, на руках унося ее прочь от вспыхивающего столкновения града и чернолесья. Никс бросила на рисунок герба сферу Регула. Звезда засияла, взметнулась ввысь над разверзшейся дырой, мерцающей по краям снежной дымкой. Первой в неё шагнула Исмин, затем нырнули Клюв со Златой.

– Горан! – позвала Никс, перекрикивая шум ползущей лозы, треск багрово-синего пламени. Булавы гончих решетили шиповым огнём растущие заслоны леса.

– Горан, мы должны уходить!

Он пугал ее отрешённостью, рассеянным, словно невидящим, взглядом. Смирение не приходило.

– Нужно найти Тами, – ответил упрямо. – Я не оставлю его здесь!

Никс приблизилась. Эфа утёрла слезы, с испугом всматриваясь в помутнённые горем глаза кудесника. Он напоминал корабль, избитый губительной волной шторма, ведь якорь навеки увяз в пучине моря.

– Я не могу уйти. – Горан решился взглянуть вниз. Плащ гончего. Голые зубцы камня. Тами нет. Только чернота стен, непроглядное дно. – Ему нужна помощь!

Никс с силой потянула кудесника за руку, спонтанностью сдвигая на несколько шагов с места.

– С ума сошел! Ему не помочь. – В е глазах дрожало страдание, но решимость одолевала панику. Жар огня уже опалял кожу. Кольцо сумеречного пламени смыкалось. Горан закашлялся, тревожно оглянулся на зияющую дыру под сферой Регула:

– Постой!

Рука Эфы коснулась его плеча. Тело немело, земля плавилась. Толчок в грудь лишил последней опоры. Он попытался кричать, но воздух крала скорость. Легкие вспыхнули болью, а затем сознание померкло в ледяной тьме падения.

По лбу стукнула капля. Горан заморгал, всматриваясь в серые полосы неба между дегтевыми узлами корней. Яма. Пахло сырой почвой и гнилой листвой. Рядом шептались крадуши. Никс задавала вопросы Исмин о кремневых норах в стенах. Клюв пытался взобраться вверх, но земля сыпуче ехала под ногами. Эфа всхлипывала где-то поблизости. Горан поднял голову и встретился с потухшим взглядом Златы. Её лицо белело слепком, опухшие глаза стыли отчужденностью.

– Мы в клетке? – спросил Горан, с трудом садясь. Рюкзак за плечами сводил спину болью.

Никс у противоположной стены ответила:

– Нам расставили ловчие ямы по чернолесьям. В земле аль притягивает частицы верного Регула. Она вшита в корни – ухищрение змеядов. Подстраховались: или схватят, или толкнут в ловушку.

– Есть надзиратель? – Горан поморщился, стаскивая лямки рюкзака. – Кто он?

– Не знаем. Какой-то мальчишка. Подросток.

Горан взглянул вверх. Над ямой колыхался огонь пламени. Фигура в плаще склонилась пытливой тенью.

– Что тебе от нас нужно?! – вскричал Клюв, ударяя ногой о грунтовую стену.

Незнакомец скинул капюшон, цепким взглядом всматриваясь в пленников.

– Скурат? – Горан поднялся, не веря собственный глазам. Сердце ухнуло – и пустилось в неровный бой.

Заядлый соперник поймал его, как беспечную лягушку. Мальчишка с факелом сел на витой корень, всматриваясь в изумлённое лицо кудесника. Если подпрыгнуть, можно схватить за плащ. Но опора вязкая, а ноги слабы.

– Надо же… Горан? – с сомнением произнёс Скурат, опуская пламя ниже, в полумрак ямы. Искры посыпались вниз, рождая возгласы. – Я до последнего не верил, что ты причастен. – Треугольное лицо гончего искривилось мрачной улыбкой. Рука прижала ворот плаща к шее. Скурат закашлялся. – До чего суров рок! Воспитанник града объединяет его заклятых врагов.

Горан поднялся. Озноб лишал характер твердости:

– Я желаю говорить с предводителем вашей группы!

Скурат вальяжно повел рукой.

– Я за него. Караульный ловчей ямы.

– Мы в Федарии?

– Нет. Где-то в дебрях Узоречья. Здесь повсюду ловушки змеядов. В одной сейчас обитаете вы.

Горан повысил голос, заглушая возмущения крадушей:

– Они бросили тебя одного?

Скурат хмыкнул:

– Если бы. И как ты догадался?

Кудесник повёл руками неуверенно.

Гончий признался:

– Ловчую яму я сам нашёл. Ваших перемещений ожидали. Я умею слушать. Смекалистый.

– Скурат, позволь объяснить…

Мальчишка пошёл по корню с ловкостью канатоходца. Прыжок – подошвы впечатались в камень у сгорбленного дерева.

– Не желаю слушать изменника. Готовь речь для Вацлава. Вон, уже летит его дозорный сокол.

Горан заметался от безысходности.

– Мы не представляем угрозы! – звал. – Скурат! Нас объединила не ненависть к граду!

– Да? – с ироний бродил у ямы караульный, поглядывая в темнеющее небо. – Увлечение живописью? Ну да. Сто и один приём безумия?

– Крадуши шли в твердыню грёз! – выкрикнул Горан. – Мы бежали от недругов за мечтами! Всего лишь.

Скурат задумчиво замер. С минуту он обдумывал слова, осматривая озлобленных пленников.

– Ты шутишь? – спросил сердито. – В цитадель грёз? Словно моряки – по звёздам?

Кудесник безоружно протянул руки, цепляясь за слабые проблески сомнений в голосе Скурата:

– У нас есть атлас. Умения. Слова альтурга. Зачем мне обманывать?

– Ты в клетке.

– А ты знаешь меня пять лет. Ты видел, как никто другой: я бился за право посетить Алефу. Мы – соперники, и потому у нас много общего.